На севере Испании…

— Утром будем в Картахене! — пронеслась по судну, на котором мы, советские добровольцы, направлялись в Испанию, радостная весть.

Все оживились и начали приводить в порядок свой гардероб. Закончив приготовления, мы с Петром Бутрымом, соседом по каюте, решили лечь пораньше, чтобы не проспать момент прихода в порт. Но пробуждение было вовсе не таким, как ожидали. На рассвете нас разбудили разрывы бомб и артиллерийская канонада. Потянулся к выключателю, — свет не зажёгся. Пришлось одеваться в темноте.

Выскочили на палубу. По серому предрассветному небу шарили лучи прожекторов, непрестанно били зенитки, и их вспышки вырывали из тьмы очертания портовых кранов, контуры стоящих на якоре судов, с которых тоже вели огонь по вражеским самолётам. А выше — громоздились горы, над которыми, лавируя среди лучей прожекторов и разрывами зенитных снарядов, выходил на боевой курс фашистский бомбардировщик. К счастью, сброшенные им бомбы в транспорт не попали, но ощущения у всех нас были пренеприятные.

Капитан не хотел рисковать и дал указание всем лётчикам и большей части экипажа высадиться на берег. Когда мы уселись в шлюпки, уже почти рассвело. Издали снова донёсся звук приближающихся самолётов. Он не был похож на тот, что мы недавно слышали, а какой — то очень знакомый, сказать бы даже, родной. И вот из — за гор вынырнуло звено истребителей. Едва не опрокинув шлюпки, мы повскакивали со своих мест.

— Да ведь это наши И-16! — восторженно закричали лётчики. — Здорово, братцы! Ану, всыпьте хорошенько гадам!..

Так, не ступив ещё на испанскую землю, мы уже побывали в зоне военных действий. Отныне на долгие месяцы для каждого из нас война стала главным делом, а победа испанского народа в его справедливой борьбе — высокой и благородной целью.

Вспомнилось мне тогда, как ещё в 1933 году в авиачасти мы сетовали на то, что поздно родились и не привелось нам повоевать за народное дело. А наш начальник штаба Лаворик как — то заметил по этому поводу:

— Напрасно сетуете, друзья. Выпадет и вам военная доля. Врагов у нас ещё много. Готовьтесь же теперь как можно лучше выполнить свой долг, когда и где прикажет Родина.

Вот теперь пришёл этот час.

В Картахене мы долго не задержались. Сели в легковые машины и отправились в Альбасете, где находился штаб военно — воздушных сил Испанской республики. Дорогой нас основательно изнурила сильная жара. К тому же с машин, в которых мы ехали, были сняты выхлопные трубы, и от попадавших в кузов газов почти невозможно было дышать. Немудрено, что добравшись до Альбасете, мы, забыв обо всем на свете, первым долгом направились в бассейн.

— Ну, так ещё жить можно, — сказал Сергей Кузнецов, приглаживая мокрые волосы. — А то ведь ощущение было такое, как у карася на сковородке!

И мне тоже подумалось, что к испанскому климату трудновато будет привыкнуть. Да и голые скалы, каменистая высохшая земля в районе Картахены не вязались с моими прежними представлениями об Испании, как о крае буйной зелени.

В штабе ВВС нас ознакомили с общей и военной обстановкой в стране и с тем, что предстоит делать в ближайшее время. А предстоял, прежде всего, перелёт на аэродром Лос — Алькасарес, где мы должны были принять и облетать только что собранные самолёты И-16. После этого надо было на одном из полевых аэродромов близ города Валенсия отработать групповую слетанность, провести учебные воздушные бои. Одновременно мы должны были прикрывать Валенсию от возможных налётов фашистской авиации. Командиром группы назначили меня.

Вскоре началась работа. Несколько дней на полевом аэродроме под Валенсией мы несли боевое дежурство, изучая в перерывах тактику воздушного боя, приёмы, применяемые фашистскими лётчиками, отрабатывая групповую слетанность, занимаясь стрельбами. Авиационных полигонов здесь, конечно, не было, и мы вели стрельбу из пулемётов просто по морю.

В конце мая мы перебазировались на аэродром Аль — Кала — де — Энарес, километрах в 30 от Мадрида, и влились в ряды воздушных защитников испанской столицы. Командование вновь сформированной эскадрильей И-16 принял Иван Алексеевич Лакеев. Этот небольшого роста, подтянутый и энергичный командир произвёл на нас самое благоприятное впечатление. К тому же, Иван Алексеевич, воевавший в Испании уже не один месяц, имел боевой опыт и несколько сбитых фашистских самолётов на своём счету. У такого командира было чему поучиться нам, новичкам, и Лакеев щедро делился всем, что постиг в небе Испании.

В те дни на Центральном фронте было временное затишье. Фашистское командование бросило значительные силы на Северный фронт, укрепляя части, действовавшие против преданных Республике басков и астурийцев. Чтобы заставить Франко оттянуть свои войска с Севера, республиканское командование решило провести наступательную операцию на Арагонском фронте, под городом Уэска. Называю этот город и всякий раз вспоминаю, что именно здесь погиб один из самых прославленных героев антифашистской войны в Испании — генерал Лукач, известный миллионам советских людей талантливый писатель Матэ Залка. Это здесь «над ним арагонские лавры тяжёлой листвой шелестят», как писал Константин Симонов в стихотворении, посвящённом памяти венгерского революционера — интернационалиста. Да, отовсюду спешили на Пиренейский полуостров революционеры и антифашисты сражаться за правое дело испанского народа.

Готовя наступательную операцию под Уэской, республиканское командование, чтобы дезинформировать противника, решило имитировать наступление на другом участке — против Сарагосской группировки фашистов. Сюда и была переброшена в начале Июня наша эскадрилья. На следующий день после перебазирования мне была поставлена первая в моей жизни боевая задача. В составе звена нужно было произвести демонстрационный полёт над территорией противника, разведать вражеские аэродромы и в районе Сарагосы вызвать на себя защитный огонь.

На высоте 3000 метров пересекли линию фронта, облетели Сарагосу с севера и развернулись в направлении аэродрома, находившегося, примерно, в 20 километрах юго — западнее города. Вот и аэродром. На лётном поле 6 больших самолётов. По-видимому, тяжёлые бомбардировщики и транспортные машины.

Можно ли удержаться от соблазна, когда под тобою такая цель? Решил снизиться и «пощупать» пулемётным огнём вражеские машины. Сбавляю газ, резко снижаюсь. Смотрю: ведомые следуют за мной. На высоте около 1800 метров несколько доворачиваю самолёт влево и перевожу в пикирование на цель. Очередь, вторая, третья… Мы с рёвом проносимся над аэродромом и уходим. Для начала, кажется, неплохо! Снова набираем высоту и приближаемся к Сарагосе. Вот тут — то, вижу, начинают рваться около нас зенитные снаряды. Особенно близко возникают облачка разрывов возле самолёта Петра Бутрыма. Надо уходить побыстрее! Прибавляю газ, ведомые тоже. Но самолёт Бутрыма что — то отстает. Неужто зацепило Петра? Если задет осколком мотор, дело плохо!

Чтобы ускорить выход из зоны обстрела и учитывая, что Бутрым отстает, перевожу, не сбавляя газа, самолёт на снижение. Ведомые повторяют то же. Скорость быстро возрастает, и вот уже Сарагоса остается далеко позади. Ну, кажется, всё в порядке! И Бутрым идёт вместе с нами. Опять набираем высоту. Приближается линия фронта. Замечаю, что здесь зениток у противника мало, и их огонь особой опасности не представляет.

Садимся на свой аэродром. Докладываю о выполнении боевой задачи, а через несколько минут снова команда: «По самолетам!..»

К вечеру мы перелетели на Арагонский фронт, под Уэску, имея задачу прикрывать наземные войска и, если не случится встречи с авиацией противника, штурмовать его позиции. Особенно запомнился воздушный бой, бывший для меня и большинства других лётчиков первым.

По сигналу ракеты две эскадрильи поднялись и полетели к линии фронта. Моё звено находилось на правом фланге, немного позади и несколько выше остальных самолётов. Когда мы барражировали вдоль линии фронта, я заметил, что со стороны противника приближается несколько групп самолётов. И почти одновременно сзади на наше звено устремились 4 «Фиата».

Надо выходить из — под удара! Делаю энергичный боевой разворот влево и тут же стараюсь поскорее набрать высоту. Это удается. Но вот беда! Ведомые Бутрым и Козырев, не ожидавшие такого резкого разворота, отстают от меня. Таким образом, я хоть и оторвался от «Фиатов», но остался один. Где же мои ведомые? Ищу глазами эскадрилью и тут замечаю несколько ниже себя «Фиат», по — видимому, тоже оторвавшийся от своих. Ну, наконец — то! И я сразу же атаковал его с ближней дистанции, дав несколько очередей. «Фиат» валится на крыло и падает! Боевой счёт открыт! Очень хочется увидеть, как фашист врежется в землю, но сопровождать его нет времени. Надо побыстрее отыскать своих. И чувство радости от первой удачи в воздушном бою сменяется гнетущим беспокойством: что подумают обо мне товарищи? Хорош командир — в первом же бою потерял ведомых!

Хожу над линией фронта, но своих не нахожу, да и противника не видно. Решаю возвратиться на аэродром. Больше делать нечего. Подлетаю к аэродрому и на лётном поле вижу самолёты нашей эскадрильи. Пересчитываю — все на месте. Приземляюсь. Товарищи бегут ко мне.

— А мы уж думали, что тебя сбили, — со вздохом облегчения говорит Сергей Кузнецов. — Ну, хорошо, что всё обошлось!

***

В середине июня 1937 года наша эскадрилья возвратилась на аэродром Алькала — де — Энарес, где сразу же приступила к несению боевого дежурства на подступах к Мадриду. Но на третий день, вечером, меня вызвал советник командующего ВВС Евгений Саввич Птухин. В его кабинете находился и политкомиссар Филипп Александрович Агальцов.

— Мы вызвали вас, товарищ Евсевьев, — сказал Птухин, — чтобы спросить: согласны ли вы выполнить очень ответственную и опасную задачу?

— Я прибыл сюда, чтобы воевать против фашизма, и всё, что на меня будет возложено, постараюсь выполнить, — отвечаю без долгих раздумий.

— Вот и хорошо. В ближайшее время узнаете, какая это задача. А пока о нашем разговоре никому ни слова.

Я откозырял и вышел в полном недоумении. Незнание предстоящей задачи, а тем более ответственной и опасной, конечно, не могло меня не волновать. Ночью долго не мог уснуть, перебирая всевозможные варианты, но так ни до чего и не додумался.

А на утро следующего дня нас, 9-х лётчиков, снова вызвал Птухин и, как говорится, раскрыл карты. Оказалось, что нашей новосформированной эскадрилье надлежало во второй половине этого же дня перелететь через вражескую территорию за 340 километров на Северный фронт. Здесь в ту пору республиканские войска вели тяжёлые бои с превосходящими в несколько раз силами противника и очень нуждались в нашей поддержке. Хотя времени на подготовку к вылету было у нас, что называется, в обрез, её следовало провести очень тщательно и сугубо секретно.

Что и говорить, задача была поставлена и впрямь весьма ответственная и сложная. Но всё же оставалось неясным: почему при назначении в эскадрилью у каждого лётчика в отдельности спрашивали согласия, подчеркивая при этом, что задача предстоит особенная? Ведь отражение налётов фашистской авиации, штурмовка наземных войск противника и другие задачи, выполнявшиеся истребителями на Центральном фронте, были для каждого из нас делом уже знакомым и привычным. А разве на Северном фронте придётся делать что — либо иное? К чему же тогда эти предупреждения?

Словом, было над чём задуматься. А окончательно всё прояснилось для меня… через четыре десятка лет.

В декабре 1976 года Советский Комитет ветеранов войны проводил в Москве торжественное собрание, посвящённое 40-летию со времени создания интернациональных бригад, сражавшихся с фашизмом в Испании. Здесь — то и встретился я с одним из ветеранов национально — революционной войны, маршалом авиации Филиппом Александровичем Агальцовым. В Испании его называли «комиссар Мартин».

Разговорились, и я спросил Филиппа Александровича, помнит ли он, как отправляли нашу эскадрилью с Центрального фронта на Северный, и почему у каждого из нас спрашивали тогда согласия на выполнение задачи?

— Как же, отлично помню, — ответил Агальцов. — Обстановка была очень уж сложная.

И он напомнил мне о том, в каком тяжёлом положении оказался в мае — июне 1937 года Северный фронт. К тому времени войска этого фронта остались почти без оружия и боеприпасов. Длительная и героическая оборона города Бильбао, против которого было брошено большое количество франкистских войск, усиленных германо — итальянскими частями, не могла более продолжаться. После падения Бильбао обстановка на Севере ещё более усложнилась, а фашисты готовили новое наступление на другом участке. Для дальнейшего сопротивления у республиканских войск уже не было сил. Встал вопрос об их эвакуации морем. А чтобы прикрыть эту эвакуацию с воздуха, было принято решение срочно сформировать из советских добровольцев истребительную эскадрилью И-16 и перебросить её на Северный фронт.

— Фашисты имели там столько воздушных и наземных войск, что у эскадрильи вашей было очень мало шансов уцелеть. Могли погибнуть все, до одного человека. Вот потому — то командование и опрашивало каждого в отдельности: согласен ли выполнить весьма серьёзное и опасное задание? Конечно, все мы поехали в Испанию добровольно, знали, на что идём. Но бывает, что и среди добровольцев приходится отбирать добровольцев, — заключил Филипп Александрович свой рассказ…

Командиром новой эскадрильи был назначен опытный лётчик Валентин Ухов. В состав эскадрильи было полностью включено моё звено. В течение нескольких часов мы изучали все детали предстоящего перелёта, осматривали самолёты, снова и снова проверяли моторы, вооружение. И вот уже одна за другой наши машины взлетают и берут курс на север. Лидирует нас бомбардировщик, пилотируемый опытным лётчиком Александром Сергеевичем Сенаторовым, со штурманом Николаем Герасимовичем Гуменным и воздушным стрелком — итальянским коммунистом Антонио.

Перелетаем полыхающую огнём линию фронта. В дороге встречаемся с самолётами противника, попадаем под зенитный огонь, но всё обходится благополучно. Приближаемся к месту посадки — аэродрому Альберисия. Но почему над ним облако пыли? Подлетаем ближе и сквозь марево видим: всё лётное поле изрыто воронками. Вот так сюрприз! Очевидно, аэродром только что бомбили, даже пыль осесть не успела. Сработала — таки «пятая колонна», как ни засекречен был наш перелёт! Перестраиваемся, ищем место для посадки, но поле так изранено, что, пожалуй, места и не найдешь. Что же делать? В это время замечаю приближающийся к нам самолёт. Итальянский? Немецкий? Да нет, это наш И-15! Покачивает крыльями. По — видимому, хочет указать запасной аэродром. Даю сигнал ведомым и следую за «проводником». А горючее уже на исходе!

В 15 километрах от Альберисии с почти пустыми баками производим посадку на очень маленькой полевой площадке (в дальнейшем она носила название аэродрома Экис). Остальные лётчики, выбрав небольшую полоску среди воронок от бомб, хоть и с трудом, но всё же посадили свои самолёты. Нас было восемь: В. Ухов, Н. Демидов, С. Кузнецов, А. Зайцев, Н. Козырев. В. Николаев, В. Жунда и я. Девятый — Пётр Бутрым — остался на Алькале (из — за неисправности мотора при взлёте). Так разлучился я с моим боевым другом.

Оглядев площадку, указанную И-15 (пилотировал его, оказывается, испанский лётчик), мы призадумались. Очень уж мала эта полоска луга. Метров 600 в длину, до 100 в ширину, да ещё треть её полого уходила вниз. Оно хоть и удобно для взлёта и посадки, но с одного конца полосы другого не видно, а это уже опасно. Ведь взлетая, особенно по тревоге, вполне можешь наскочить на стоящую внизу и не видимую тобой машину. С одной стороны площадка обрывается у речушки, а с трёх — окаймлена редким кустарником. К лётному полю примыкают две небольшие рощицы. Вот это уже кстати — есть где маскировать самолёты! Словом, были у нашего лётного поля и плюсы, и минусы. Главный минус — взлетать и садиться можно только поодиночке.

— Ну, как вы здесь устроились? Что ж, пожалуй, неплохо, — сказал В. Ухов, осмотрев нашу «резиденцию». И немного подумав, добавил: — А ведь, кажется, и нам лучше будет к вам на жильё перебазироваться. Того и гляди опять фашисты в гости нагрянут, а укрыться там негде. У вас же укромное местечко. Ты как думаешь, Евсевьев?

Я согласился с комэском. И вскоре на наш маленький аэродром сели остальные самолёты эскадрильи. Он и стал нашей основной базой на длительное время боевых действий на Северном фронте. Вообще, в Испании было мало хороших аэродромов, и на таких же маленьких взлётно — посадочных площадках часто базировались самолёты И-15 и И-16. Хорошо подготовленные лётчики — добровольцы без всяких происшествий взлетали и садились на такие «пятачки».

Ко времени нашего прилёта вся авиация республиканских войск Северного фронта состояла из одной эскадрильи И-15, или, как их называли испанцы, «Чатос», да ещё нескольких машин старых марок, таких, как английский «Бристоль», французские «Потез» и «Ньюпор». Эти «летающие гробы» со скоростью не более 150 — 160 километров можно было использовать лишь для бомбардировок позиций противника непосредственно за линией фронта, да и то при низкой облачности, так как при мало — мальски хорошей погоде они становились лёгкой добычей вражеских истребителей.

Восемь машин эскадрильи «Чатос» были укомплектованы испанскими экипажами. Командовал ею сначала Леопольдо Моркильяс, а затем — Ладислао Дуарте. Все это были боевые, горячо преданные Республике воздушные воины, с которыми мы успешно взаимодействовали почти 4 месяца пребывания на Северном фронте. Вместе отражали налёты вражеской авиации, силы которой в несколько раз превышали наши, прикрывали наземные войска, штурмовали позиции противника.

Едва мы собрались всей эскадрильей на маленьком полевом аэродроме Экис и только лишь успели заправить самолёты, как нам уже сообщили о приближении к линии фронта воздушного противника. Мы немедленно взлетели и, набирая высоту, устремились туда. На высоте около 3000 метров увидели почти на встречном курсе, чуть пониже нас, 9 «Фиатов». Энергичный разворот, и мы, имея преимущество в высоте, атакуем фашистские истребители. Скрещиваются в воздухе огневые трассы, и вот уже один из «Фиатов» вспыхивает, переворачивается в воздухе и падает. Резко идёт к земле и второй вражеский самолёт. Остальные «Фиаты», стараясь выйти из боя, теряют высоту и уходят в глубь своей территории. Мы их не преследуем. Ведь основная задача — прикрывать наземные войска.

На послеполётном разборе командир эскадрильи Валентин Ухов сообщает, что только — что получил по телефону подтверждение: два «Фиата» сбиты. А несколько позже с первым боевым успехом нас поздравил советник командующего ВВС Северного фронта Фёдор Арженухин. Передал по телефону и поздравление командующего — подполковника Мартьяна Луна.

С этого дня началась наша более чем 3-месячная боевая работа на Северном фронте. Воздушные бои сменялись штурмовками, штурмовки — воздушной разведкой. А в ожидании вылетов все мы ежедневно, с рассвета до темноты, дежурили на аэродроме. Откровенно говоря, это было утомительное, да и скучное занятие — сидеть неотлучно у самолётов, но количественное превосходство авиации противника на нашем фронте создавало такую обстановку, что вызова можно было ожидать в любую минуту. Вот и сидели в тени деревьев у своих рассредоточенных по всему аэродрому и тщательно замаскированных машин. Самолёт командира эскадрильи находился близ КП, имевшего телефонную связь с КП ВВС фронта и передним краем наземных войск.

Телефонный звонок, взвивается в воздух ракета, и лётчики немедленно занимают места в самолётах. После уточнения данных о воздушном противнике, а то и сразу же, даётся вторая ракета — на взлёт, и мы по одному, в строгой, заранее установленной последовательности взлетаем. Иначе на нашей полоске нельзя. Впрочем, случалось, что некоторые лётчики от нервного напряжения допускали, говоря спортивным языком, «фальстарт»: не дожидаясь второй ракеты, взлетали после первой, а то и нарушали последовательность взлёта.

В начале июля 1937 года Валентин Ухов был отозван на Центральный фронт, откуда вскоре отправился на Родину. Ныне его нет в живых, но память о нём хранят наши добровольцы, и все, кому довелось знать этого замечательного человека.

С отъездом Ухова командование эскадрильей было возложено на меня, и многие новые заботы легли на мои плечи. Вспоминаются ещё два Июльских дня. В этот период на Северном фронте царило кратковременное затишье. Но бои, как принято говорить, местного значения, в частности воздушные, продолжались. Сильно досаждала республиканским войскам одна господствовавшая над местностью высота западнее города Хихона. Прочно угнездившись и просматривая довольно далеко территорию республиканцев, враг корректировал огонь своей артиллерии и вообще чинил нам всякие неприятности.

Было принято решение отбить у фашистов высоту, а для поддержки этой операции наземных войск с воздуха выделили эскадрилью И-15 и два самолёта из нашей эскадрильи для их прикрытия во время штурмовки вражеских позиций.

Мы сделали два вылета, после чего у моего ведомого забарахлил мотор, и пришлось лететь мне одному. Когда И-15 закончили штурмовку вражеских позиций и направились на свой аэродром, я заметил разрывы снарядов на тех скатах высоты, где находилась республиканская пехота.

«Помочь!» — мелькнула мысль, и я направил самолёт туда, откуда вели огонь фашисты. Возле двух пушек хлопотали расчеты. Пикирую на них и даю несколько пулемётных очередей. Второй заход — и вот уже умолкают пушки и не видно солдат. Наверно, расчёты попрятались, а кое — кого, видать, достали мои пули. Во всяком случае, обстрел прекратился, и республиканская пехота поднялась в атаку.

Во время пребывания на Северном фронте мы постоянно и довольно успешно взаимодействовали с испанской эскадрильей И-15. Запомнилась одна из первых наших совместных боевых операций. К линии фронта приближалась большая группа вражеских самолётов. Наши И-16 немедленно вылетели им навстречу. Одновременно была поднята в воздух и вся эскадрилья «Чатос».

Стояла отличная безоблачная погода, и настроение лётчиков было подстать ей — боевое, приподнятое. Ведя эскадрилью к линии фронта, я старался увидеть, где же идут «Чатос».

А вот и они! Идут тем же курсом, правее, несколько ниже и немного позади нас. Покачиваю крыльями, чтобы привлечь их внимание. Увидели! Значит, всё в порядке. Стало быть, будем отражать вражеский налёт всей мощью республиканской истребительной авиации Северного фронта. Правда, мощь — то невелика! Нас 8 и их 8, а сколько будет фашистских самолётов? Но нам уже не впервой.

При подходе к линии фронта вижу две шестёрки вражеских бомбовозов. Выше их идёт восьмёрка «Фиатов», а дальше — ещё две группы фашистских истребителей. Сколько их — пока определить трудно. Но во всяком случае не меньше 8 — 9 самолётов в каждой. Стало быть, одних истребителей у них раза в полтора — два больше, чем у нас. Да ещё бомбардировщики…

Решаю атаковать первую восьмёрку «Фиатов», прикрывающих «Юнкерсы». Надо дать возможность «Чатос» ударить по бомбардировщикам. Покачиванием самолёта даю сигнал: внимание, перестроиться в левый пеленг для атаки. Вижу: поняли меня. Командир звена Кузнецов со своим ведомым Николаевым перестраиваются в левый пеленг, а Демидов со своим звеном ещё набирают высоту и несколько отстают. Правильно действуют! Иду на сближение. Восьмёрка «Фиатов» начинает разворот в нашу сторону. Четырьмя самолётами атакуем их и уходим вверх для второй атаки. Звено Демидова атакует вторую группу вражеских истребителей, не давая им атаковать нас и отвлекая от прикрытия «Юнкерсов». И в тот же момент эскадрилья «Чатос» под командованием Моркильяса обрушивается на бомбардировщики.

Воздушный бой продолжался недолго, но мы заставили врага повернуть восвояси и не дали возможности «Юнкерсам» прицельно бомбить наши позиции. Конечно, численное превосходство фашистов сказалось. Многие наши машины получили пробоины, в моём самолёте их насчитали по возвращении 48. Пришлось даже заменить одну плоскость. Но зато 3 фашистских самолёта, в том числе один «Юнкерс», врезались в землю.

Все наши очень довольны прошедшим боем. Здорово поработали и воздушные бойцы Леопольдо Моркильяса. Об этом замечательном человеке — отличном лётчике, волевом командире, пламенном патриоте — хотелось бы рассказать несколько подробнее.

Когда в 1936 году вспыхнул фашистский мятеж, Леопольдо Моркильяс служил солдатом на аэродроме Хета — фе близ Мадрида. Не колеблясь, встал он на защиту Республики, начал летать стрелком — бомбардиром на «Бреге-19». Это было трудное время, когда «Хейнкели» и «Фиаты» расправлялись как хотели с республиканскими самолётами давно устаревших конструкций. Довелось и Моркильясу попадать в беду — трижды сбивали самолёты, на которых он летал. А летал он и над Талаверой, и над Толедо, Гвадаррамой, Сеговией и на всех других участках Мадридского фронта. Принимал он участие с Октября того же года и в последнем полёте «Бреге-19» в Пегеринос на Сиерре, когда из 5-ти машин вернулась лишь одна.

Вскоре на Алькала — де — Энарес прибыли первые И-15. Вот тогда — то страстно захотелось Моркильясу самому водить самолёт. По его просьбе Игнасио Идальго де Сиснерос направил стрелка в лётную школу в Ла Рибера. За 2 месяца Моркильяс закончил её и лётчиком — истребителем на самолёте «Ньюпор» вылетел во главе звена на прикрытие города Реус. В Марте он уже на фронте близ города Андухары, где базировалась также эскадрилья И-15 под командованием Баранчука. На задание летали смешанной группой — советские лётчики на своих самолётах и испанцы на пяти «Ньюпорах».

А затем — Северный фронт, где после гибели двух комэсков Леопольдо Моркильяс был назначен командиром единственной на Севере эскадрильи «Чатос». Барселона, Теруэль, Арагон, Левант, Каталония, Эстремадура… Таков был дальнейший боевой путь лётчика Леопольдо Моркильяса. В Леванте он уже командовал группой из 26 «Чатос», получил звание Майора. В конце 1938 года его вместе с 5 другими авиационными командирами отправили в Советский Союз, в высшую лётно — тактическую школу. Но ко времени выпуска война в Испании была уже закончена.

Полученные знания и боевой опыт Леопольдо Моркильяс применил уже в годы Великой Отечественной войны, обучая молодых лётчиков боевому применению штурмовика Ил-2. Он и после войны долгие годы оставался в строю — на ответственной хозяйственной работе — верный сын Испании и достойный советский гражданин Леопольдо Моркильяс. С волнением пишет он в одном из писем:

«Те семена, которые были посеяны в Испании советскими добровольцами — интернационалистами, семена, посеянные в СССР испанцами, сражавшимися с фашистскими агрессорами на полях и в небе России во время Великой Отечественной войны, семена, обильно политые кровью русских и испанских парней, дали прекрасные плоды дружбы наших народов».

Эта дружба рождалась и там, на Севере Испании, где успешно взаимодействовали советские и испанские лётчики, нанося врагу чувствительные потери.

К сожалению, не обходилось без потерь и у нас. Уже в начале августа при отражении налёта вражеских бомбардировщиков на морской транспорт, прибывший в порт Хихон, получил тяжёлое ранение опытный воздушный боец Василий Николаев. Неимоверным усилием воли он дотянул самолёт до аэродрома, но выйти из машины не смог. Его отправили в тыл для лечения. Так лишились мы отличного боевого товарища.

«Осиротел» самолёт Николаева. И как раз тогда же в эскадрильи «Чатос» остался без машины лётчик Рафаэль Магринья. Во время воздушного боя в его самолёте был серьёзно поврежден мотор. Ремонт затягивался, так как не хватало запасных частей. Тогда — то и обратился ко мне Рафаэль Магринья, симпатичный молодой парень, с горячей просьбой:

— Камарада Евсевьев, возьмите меня к себе. Давно хочу летать на «Москас».

Многих испанских лётчиков привлекал И-16 — более скоростной и современный самолёт. Но ведь для этого надо переучиваться. Я сказал об этом Магринье.

— Я готов! — пылко ответил Рафаэль. — Вот увидите, я быстро научусь. Только возьмите!..

Он и вправду довольно быстро освоил И-16. Помогла, конечно, его немалая боевая практика. Рафаэль оказался настолько способным учеником, что я даже взял его к себе ведомым. И ни разу не пожалел о своем выборе. Он очень слабо знал русский язык, а я — испанский. Помог переводчик Анхель. Это был замечательный товарищ, закалённый и стойкий революционер — интернационалист.

Сын шахтёра и сам шахтер из Астурии, Анхель ещё в 1934 году был активным участником восстания астурийских горняков. После подавления восстания профашистским правительством Лерруса Анхель эмигрировал. Ему удалось приехать в Советский Союз, и Донецкий край радушно принял испанского революционера — горняка. А едва сгустились грозовые тучи над молодой Испанской республикой, Анхель возвратился на родину, предложил ей свои рабочие руки, горячее сердце, опыт профессионального революционера и знание русского языка, на который здесь был такой спрос. Он стал переводчиком и, в частности, нашей эскадрилье оказал немало очень важных услуг. Все мы стали большими друзьями этого горячего патриота своей страны.

* * *

…Вот уже около 2-х месяцев несём боевую службу на Северном фронте. С восходом солнца приезжаем на аэродром, а после захода уезжаем отдыхать в усадьбу богатого помещика, сбежавшего от Республики не то к Франко, не то за границу. Усадьба в 15 километрах от аэродрома и, примерно, на таком же расстоянии от города Сантандера. За всё это время ни одного выходного дня, а ежедневно — вылеты по тревоге, воздушные бои, штурмовки, разведки. Ребята приустали, а лётчик Владимир Жунда даже заболел.

Что — то надо делать. Решаю разделить личный состав эскадрильи на две группы и дежурить по очереди. Свободным от дежурства лётчикам предлагаю съездить к морю, выкупаться, отдохнуть. Тем более, что Бискайский залив недалеко, а воздушная обстановка относительно спокойная.

Оставляю за себя Нестора Демидова и еду с группой лётчиков к морю. Погода чудесная, солнечная, и дорогой у нас только и разговоров, что о предстоящем купании. Подъезжаем, и что же! Море какое — то серое, неприветливое, да и ветер дует холодный, неласковый. Всё же раздеваемся и с весёлыми криками наперегонки бежим к воде. Окунаемся — и в тот же миг уже с совершенно другими восклицаниями выскакиваем на берег! Вода, как лёд! Вот тебе и солнечная Испания, вот тебе и тёплое море!

— Тут моржом надо быть, чтобы купаться в такой воде! — ворчат ребята, одеваясь.

Оказывается, в Бискайском заливе такие капризы погоды не редкость. Но, как бы там ни было, мы во время этой поездки всё же немного отдохнули и рассеялись. Я решил несколько перестроить дежурства, чтобы выкроить для всех лётчиков побольше времени для отдыха. Обстановка на фронте, казалось, давала для этого возможность. Но очень скоро она изменилась, и об отдыхе уже не могло быть и речи.

В середине августа северная группировка мятежников, получившая пополнение с Западного фронта, откуда пришли марокканские части и итальянский экспедиционный корпус, при поддержке большого количества авиации предприняла наступление. Целью Франко был захват горных перевалов, чтобы открыть мятежникам путь в Астурию. Республиканские войска героически сдерживали натиск превосходящих сил противника. Для нас наступила особенно напряжённая боевая работа.

Да, такими малыми силами и в таких трудных условиях, мне, пожалуй, не приходилось действовать и в Отечественную войну, хотя и там, конечно, особенно в первый период, обстановка порой была очень тяжёлой. Но в Испании, на Северном фронте, наши две ослабленные эскадрильи воевали без какого бы то ни было пополнения, не имея ни запасных аэродромов, ни необходимых запасных частей к самолётам. Лишь отличная боевая выучка и ясное сознание своего долга помогали нам держаться и побеждать. Высокой похвалы заслуживают и испанские лётчики, сражавшиеся на «Чатос» и прекрасно взаимодействовавшие с нашими «Москас».

…Эскадрилья «Чатос» делала очередной заход на штурмовку вражеской колонны танков и автомашин. Мы прикрывали товарищей и в это время увидели несколько групп вражеских самолётов, идущих в направлении республиканских позиций. Привлекаю внимание «Чатос» и начинаю набирать высоту, готовясь к атаке. «Чатос» следуют за нами, хотя большую часть своего боекомплекта они уже израсходовали на штурмовку. И всё же атакуют фашистов… Те нарушили строй, побросали бомбы, куда попало, и, развернувшись, стали уходить назад. А мы вместе с «Чатос» идём в атаку на истребителей. Вот уже один «Фиат» горит, пошёл штопором к земле второй. Третий теряет высоту, остальные пустились наутёк.

— Грасиас, амиго! Мучас грасиас! (Спасибо, друг! Большое спасибо!) — слышу в трубке взволнованный и радостный голос командира «Чатос» Ладислао Дуарте.

От души поздравляю товарища. Да и есть с чем! Получено подтверждение, что 3 вражеских самолёта навсегда отлетались. У нас 2 самолёта повреждены, а в эскадрильи «Чатос» один сбит. Лётчику удалось спастись на парашюте. Особенно же важно то, что ни одна фашистская бомба не упала в расположении республиканских войск. Вот что значит боевая дружба и тесное взаимодействие!..

Но не всегда, конечно, обходилось без потерь. Горькой отметиной зарубцевался в памяти день 18 августа. Утром нам сообщили о приближении большой группы вражеских самолётов, и я поднял в воздух все 6 машин, которыми в тот день располагал. Я с Рафаэлем Магриньей, Демидов и Кузнецов со своими ведомыми строимся в боевой порядок и идём навстречу врагу. Примерно такое же количество самолётов вылетает и от эскадрильи «Чатос». Замечу, что принятый в то время боевой порядок «клин» — звеньями из трёх самолётов — очень стеснял маневр, да и машин было мало. Поэтому мы предпочитали полёты парами, что в боевой обстановке вполне себя оправдывало и нашло широкое применение в годы Великой Отечественной войны.

Набираем высоту свыше 2000 метров, и я вижу, что в направлении Сантандера идут несколько групп вражеских самолётов. Они уже миновали линию фронта. Очевидно, хотят бомбить Сантандер и аэродром. Тремя парами наносим удар по первой групке бомбардировщиков, стараясь нарушить их боевой порядок. Но повторно атаковать не удается. На нас идут истребители противника. Выходим из — под удара, набираем высоту и атакуем шестёрку «Фиатов». Да и «Чатос», видим, втягиваются в воздушный бой с истребителями.

Решаю, что нельзя допустить бомбардировщиков к городу! Атакую ведущее звено «Юнкерсов». Но, выйдя из атаки, оглядываюсь назад и самолёта Магриньи не вижу. Где же мой ведомый?

Неожиданно замечаю необычный самолёт — моноплан. Это «Мессершмитт-109«. Очевидно, фашистский лётчик меня не видит. Решаю атаковать! Доворачиваю самолёт и иду на сближение. Противник заметил меня и делает переворот, стараясь уйти. Повторяю этот маневр и при выходе на прямую ловлю врага на прицел. Очередь, вторая — и, резко перевернувшись, фашист начинает падать. Ну, вот и открыт боевой счёт сбитым «Мессерам»! Набираю высоту, встречаю одну, потом другую нашу пару. Но Рафаэля нет. Подлетаю к аэродрому, осматриваю поле. Нет, и здесь не видно самолёта Магриньи.

— Не видал ли кто Рафаэля? — с надеждой спрашиваю товарищей после посадки.

Все отрицательно качают головами, в глазах у ребят грусть. Неужели погиб? Дозваниваюсь на другие аэродромы, но и там ничего утешительного. Ходим, как в воду опущенные.

На следующий день вылетаю искать Рафаэля. На малой высоте осматриваю местность. Никаких следов. Пролетая над долиной, решил свернуть в ущелье: быть может, там что — нибудь замечу. Лечу по-прежнему на малой высоте и после одного из поворотов вижу: ущелье кончается, передо мной высокий каменный тупик. Развернуться негде. Одна надежда — подняться и пройти над скалой.

Легко сказать — подняться. Скорость самолёта невелика, а вытянет ли мотор под большим углом набора высоты? Эти мысли мгновенно проносятся в голове, и я энергично, но не резко, чтобы мотор не захлебнулся, даю газ, одновременно переводя самолёт в набор высоты. Как медленно он идёт вверх и как быстро приближается проклятый тупик! Наконец удается на минимальной скорости (и как только самолёт держится в воздухе?) перевалить стену тупика. Кажется, ни один воздушный бой ни до, ни после не вымотал у меня столько нервов, как этот дьявольский тупик! До конца дней своих буду его помнить.

Через несколько дней пришла скорбная весть: разбитый самолёт Рафаэля и его тело были найдены в горах. И лишь тогда мы поверили, что потеряли нашего дорогого друга, которого успели полюбить всем сердцем.

Сын бедного рыбака из Таррагоны, Рафаэль Магринья был смелым, весёлым и добрым человеком. Всей душой преданный делу революции, он отважно сражался за её победу. А для нас Магринья был славным боевым товарищем, не унывающим в самой сложной обстановке. Помню, осматривая многочисленные пробоины на своём самолёте, Рафаэль забавно ругался на смеси испанского с русским:

— А, порка мадонна! Сто черти в зуби Франко! Увидет бы мне столько дирка в его толстый баррига — живот!..

Лучшего ведомого трудно и найти. Мне кажется, если бы я пошёл на таран, Рафаэль, не задумываясь, последовал бы за мною. Вечная память тебе, Рафаэль Магринья! Верю, что не будет забыто твоё имя в свободной Испании.

Вскоре нам стала ясна цель массированного налёта вражеских самолётов на аэродром Альберисия в тот памятный для нас день. Как оказалось, на этот аэродром, который «Юнкерсам» тогда так и не удалось вывести из строя, приземлилась эскадрилья «Москас», прибывшая с Центрального фронта.

В книге «Испанский ветер» Борис Смирнов — командир этой эскадрильи И-16, укомплектованной испанскими лётчиками, обучавшимися в СССР, — вспоминает напутствие, данное ему перед полётом на север советником командующего ВВС Республики Е. Птухиным: «В Астурии очень тяжело, особенно в воздухе. Сейчас мы имеем там только одну республиканскую эскадрилью. Это эскадрилья героев. Вот уже несколько месяцев они ведут изнурительную, неравную борьбу, так как в численном отношении противник превосходит их чуть ли не в 10 раз. Вы должны им помочь».

Вскоре мы узнали, что советник командующего авиации Северного фронта Фёдор Арженухин получил новое назначение, и на его место прибыл Виктор Иванович Андриашенко — опытный авиационный командир, знакомый мне по совместной службе в одной из бригад Киевского военного округа.

Хотя с прилётом новой эскадрильи «Москас» нашего полку, как говорится, прибыло, всё же республиканская авиация Северного фронта и с пополнением насчитывала всего — навсего 18 самолётов. Нам противостояло не менее 300 вражеских бомбардировщиков и истребителей!

Фашистам удалось перерезать коммуникации между Хихоном и Сантандером, который теперь был изолирован от остальной республиканской территории. Пришлось и нам перебазироваться на тыловой аэродром. Здесь нам показалось весьма неуютно: совершенно негде и нечем маскировать самолёты. Не налажено оповещение о воздушной обстановке, да и горючее пока не подвезли.

Вскоре меня вызвали к телефону. Беру трубку и слышу голос В. И. Андриашенко. Он говорит, что необходимо доставить в Сантандер вымпел с директивой командованию войск, находящихся в городе.

— Офицер с вымпелом выехал к вам на машине, — добавляет советник.

— Всё понял, — отвечаю.

— Тут вот какое дело, Иван Иванович, — говорит Андриашенко, — задание весьма ответственное, и командование просит, чтобы вы выполнили его сами.

— Есть. Будет выполнено.

— Знаю, что самолётов у вас мало, но всё же возьмите пару для прикрытия, — советует Андриашенко. — Ну, счастливо!..

Решаю лететь один. Так легче пройти незамеченным. Через час, спрятав на груди под лётной курткой вымпел с боевым приказом, вылетаю к Сантандеру. Иду на небольшой высоте, чтобы не заметили вражеские истребители. Проскочил благополучно.

Вот и Сантандер. Центральная площадь полна народу. Очевидно, митинг. Снижаюсь метров до 15 и сбрасываю вымпел в самом центре площади. Возвращаюсь на такой же малой высоте. И кстати. Выше себя вижу 10 самолётов противника. Мой самолёт, идущий на бреющем полёте, они не замечают. Вдруг начинают бить малокалиберные пушки и зенитные пулемёты. Меняю курс и остаток пути прохожу над морем. Вскоре благополучно сажусь на нашем аэродроме.

Несколько дней спустя прибывшую ранее с Центрального фронта эскадрилью И-16 расформировали, а пилотов с самолётами передали нам. С Нестором Демидовым и Петром Кузнецовым приветливо встречаю испанских товарищей. Один за другим по всей форме они представляются: Тарасона, Фрутос, Гонсало, Уэрта, Прадо, Токаро.

Все, как на подбор, — очень молодые, стройные, черноглазые. Все прошли короткий курс лётной подготовки в нашей стране и уже немного «понюхали пороха» на Северном фронте. Ну, что ж, остальному у нас научатся. А пока время не ждёт. Сразу же распределяю новичков по звеньям, а Франсиско Тарасону беру к себе ведомым.

Едва закончилось знакомство и распределение лётчиков по звеньям, поступили данные о воздушном противнике. Даю команду: по самолётам! Один за другим взлетаем, строимся в боевой порядок и идём навстречу врагу. В первом же бою новоприбывшее молодое пополнение показало себя неплохо.

* * *

26 августа 1937 года пал Сантандер. Положение на Севере стало ещё более тяжёлым. Правда, поистине героическими усилиями республиканским войскам удалось остановить дальнейшее продвижение фашистов, и тут даже наступило некоторое затишье. А мы продолжаем совершать по несколько вылетов в день — на обстрел вражеских позиций, прикрытие наших войск, оборону аэродромов. Силы нашей авиации тают. По штату полагается иметь в двух эскадрильях от 20 до 24 самолётов, а у нас- 12, из которых зачастую лишь 8 могут вылетать на выполнение боевой задачи. Остальные — на ремонте. Но это — результат повреждений, полученных в бою. Не было ни одного случая, чтобы И-16 выходили из строя из — за конструкционного несовершенства или заводских дефектов. Безукоризненно ведут себя в воздухе наши славные «Москас».

«И вечный бой. Покой нам только снится…» Сколько раз вспоминалась эта крылатая строка Александра Блока в те напряжённые, тревожные дни! Да, покоя нам не было ни на час, и по мере того, как осложнялось положение на фронте, росла нагрузка. Сегодня вылетаем уже в третий раз. Я с Тарасоной и Пётр Кузнецов со своим ведомым сопровождаем «Чатос», штурмующих передний край противника. А они, едва отбомбившись, попадают под сильный огонь зениток. Хорошо бы помочь товарищам, но нельзя отвлекаться от основной задачи — прикрывать их с воздуха.

А вот и незваные гости! Вдали появляются фашистские истребители. Перестраиваемся в правый вытянутый пеленг. К нам приближаются «Мессеры». Входим в разворот и идём один за другим, чтобы прикрывать друг друга. А «Мессеры» уже переходят в атаку. Несколько дальше вижу и группу «Хейнкелей». Успеваю довернуть свой самолёт для встречной атаки. «Мессеры» проскакивают и уходят вверх. А «Хейнкели» в этот момент устремляются на «Чатос». Надо выручать! Атакуем «Хейнкелей» и даём возможность «Чатос» выйти из — под их удара. Даю длинную очередь по ближней машине. Вижу, как мой ведомый Тарасона также атакует её. Молодец, Франсиско! И вот уже «Хейнкель» задымил.., падает!.. А нас снова пытаются атаковать «Мессеры», но после безуспешной попытки уходят. Стараюсь увидеть «Чатос». Но их нет: по — видимому, благополучно ушли.

Ложусь на обратный курс. Кузнецов со своим ведомым пристраивается к нам, и мы следуем в направлении аэродрома. Вот и он. Но… всё лётное поле изрыто воронками! Поработали, значит, фашисты, пока хозяев не было дома! Садимся на запасной аэродром, с помощью солдат кое — как маскируем самолёты и ждём прибытия техсостава. Ведь 3 машины получили в бою пробоины, а одна нуждается даже в солидном ремонте.

Вылет за вылетом, бой за боем… Базируемся на аэродроме Корреньо, неподалеку от Хихона. Это теперь наш единственный аэродром, если не считать полевую площадку, где находится эскадрилья «Чатос», да ещё Колинге, расположенный в зоне вражеского обстрела. Что и говорить, выбор баз небогатый! С грустью вспоминаем прежний аэродром Экис, маленький и неудобный, но зато надёжно укрывавший наши машины от фашистских бомбардировщиков. Здесь же того и гляди — они могут нагрянуть в любую минуту!

Всё туже стягивалось вражеское кольцо вокруг Хихона — последнего оплота республиканской армии на севере. И всё ближе, всё слышнее артиллерийская канонада: не сегодня — завтра и на нашем аэродроме начнут рваться фашистские снаряды. Но по — прежнему безотказно вылетают по боевой тревоге шестеро «Москас», а с другой площадки — тройка «Чатос». Это теперь всё, что имеет республиканская авиация на зажатом в тиски вражеской блокады севере.

…Только что мы произвели посадку после очередного вылета. Вечерело. Ужинали без особого аппетита. Все вспоминали об одном «Чато», сбитом в этом воздушном бою, жалели погибшего товарища.

— Товарищ командир, вас к телефону, — доложил дежурный.

Подхожу к аппарату. Говорит Виктор Иванович Андриашенко.

— Утром вам, Демидову и Кузнецову быть готовыми к убытию с Северного фронта. За вами придёт транспортный самолёт. Я лечу вместе с вами.

«Стало быть, всё. Конец Северному фронту!» — пронизывает горькая мысль. И тут же её сменяет другая: «А как же они?..». И повторяю её вслух:

— А как же они?

— Кто они?

— Молодые испанские лётчики?

— Они получат указание от своего командования. А мы вылетаем. Таков приказ.

Разговор окончен. Я отхожу от аппарата, взволнованный, стараясь не подать виду ребятам.

— Что там? — спрашивают Демидов и Кузнецов.

— Да ничего особенного, Андриашенко осведомился, как у нас дела, ну, и насчёт готовности на завтра.

Расходимся, но я не могу найти себе места. Значит, нас отзывают. Что же будут делать без нас боевые друзья, с которыми вот уже почти 2 месяца делим вместе радость и горе?

Нет, в одиночку не вытерпеть мне до утра. Решаю поделиться печальными известиями со своими боевыми друзьями Н. Демидовым и С. Кузнецовым, с которыми не раз делил и радости и невзгоды на далекой испанской земле. Рассказываю им обо всём, но прошу сегодня ничего не говорить испанским товарищам. Пусть хоть ночь проведут спокойно.

Утром после завтрака я собрал всех и как можно более спокойным тоном объявил о полученном приказе и времени отлёта. Сказал также, что командование эскадрильей возлагается на Франсиско Тарасону.

— К чему это? — горько отозвался мой ведомый. — Раз вы уезжаете, значит, всё пропало.

В его глазах показались слезы. Да и мы еле — еле сдерживались. Очень уж сдружились мы с этими славными ребятами, старательно учившимися у нас, стремившимися подражать нам во всем и беспредельно преданными Революции.

Кое-как справившись с волнением, Франсиско сказал от имени своих товарищей:

— Спасибо вам, друзья, за науку, за дружбу! Мы никогда не забудем того, что сделали вы для нас, для свободы нашей родины. Весь трудовой испанский народ этого не забудет. Счастливого вам пути, амигос!

Они проводили нас до самолёта, прилетевшего из Франции. Это была трёхместная транспортная машина. А нас — то было четверо. Но лётчик — француз оказался сговорчивым, и мы кое — как разместились. В последний раз помахали оставшимся на испанской земле друзьям, и самолёт, оторвавшись от аэродрома, лёг курсом на французский берег.

Прощай, Испания! Совместной борьбой, плечом к плечу с твоими сынами, против фашизма, кровью, пролитой нашими товарищами, сроднились мы с тобой, с твоим прекрасным и гордым народом! И после, через много лет, встречаясь с ветеранами национально — революционной войны, мы вспоминаем с сердечным волнением те огненные годы и с негаснущей надеждой повторяем лозунг борющегося испанского народа:

— Вива Эспанья либрэ! (Да здравствует свободная Испания!)

Источник: сборник статей «Вместе с патриотами Испании».