Родилась 23 сентября 1916 года в деревне Володово, ныне Кувшиновского района Тверской области, в семье крестьянина. Окончила 7 классов неполной средней школы в селе Нове. Переехав в Москву, работала на строительстве метро арматурщицей и чеканщицей. Окончила рабфак, Херсонскую школу лётчиков Осоавиахима. Была лётчиком — инструктором Калининского аэроклуба. С августа 1941 года в Красной Армии.
На фронтах Великой Отечественной войны с сентября 1941 года. Воевала в составе 130-й отдельной эскадрильи связи Южного фронта, затем переучилась на штурмовик Ил-2.
К концу августа 1944 года штурман 805-го штурмового авиационного полка (197-я штурмовая авиационная дивизия, 16-я Воздушная армия, 1-й Белорусский фронт) старший лейтенант А. А. Егорова произвела 243 успешных боевых вылета. 20 августа 1944 года была сбита и попала в плен. Всего совершила 277 боевых вылетов.
После войны — в запасе. Живёт в Москве. Работала в метрополитене. Инвалид войны. Вырастила двух сыновей. Награждена орденами Ленина, Красного Знамени (дважды), Отечественной войны 1-й степени (дважды), медалями. Автор книг: «Держись, сестрёнка!..», «Я — «Берёза». Как слышите меня?».
6 мая 1965 года за мужество и воинскую доблесть, проявленные в годы Великой Отечественной войны удостоена звания Героя Советского Союза.
Однажды зимой 1942 года её послали разыскивать «катюши» — новое грозное оружие. Стояла ранняя оттепель, на аэродроме брызгал мелкий дождь, а в небе через десяток километров полёта повалил густой снег. Видимости никакой. Егорова поднялась выше, на 900 метров, но там — холод, машина обледенела и пошла вниз. Лётчица вдруг увидела землю и, не растерявшись, произвела посадку. Всё кругом покрыл такой густой туман, что ни зги не видно. Сколачивая лёд с самолёта, Анна терпеливо ждала прояснения и при первой возможности с трудом взлетела, нашла батарею «катюш», передала секретный пакет. Возвращалась в сплошном тумане и всё-таки села на своём аэродроме. Комэск сначала обругал её за излишнюю рискованность, а узнав, что она нашла «катюши», очень удивился. Оказывается, в тот день многие лётчики вернулись с полпути, не выполнив задания. Штабные связисты в своей стенгазете нарисовали дружеский шарж с надписью: «Женщина летает, мужчинам — выходной».
Повеселил всю эскадрилью и последовавший на другой день курьёз. Лучшему пилоту — Анне Егоровой, политотдел прислал подарок — посылку. Её вскрыли. Сверху лежал кисет для табака с вышитыми словами: «Дорогому бойцу от Маруси Кудрявцевой на память». Было там и письмо с фотографией миловидной девушки. Анна Александровна, такая же юная, рассмеялась, радушно угощала всех гостинцами из тыла, а кисет и фото передала одному из пилотов эскадрильи.
А 23 февраля 1942 года, в день Советской Армии, ей вручили орден Красного Знамени. Егорова только что вернулась с задания и не сразу поверила, что это наградили её, лётчика связи, воздушного почтальона.
Через 3 месяца, в мае 1942 года, в разгар боёв на Харьковском направлении, Егорову послали в штаб 8-й Армии с секретным пакетом. В тот день она чуть не погибла. В долине Северного Донца, у Святогорска и Изюма, на земле и в небе кипело сражение. Она засмотрелась на воздушный бой пары наших истребителей с шестёркой Ме-109. Наши И-16 вели себя дерзко и даже атаковали немцев. Один из «Мессеров», заметив внизу пролетавший «кукурузник», стремительно бросился на него. Егорова в смятении огляделась: ни овражка поблизости, ни другого укрытия, под ней — ровное поле, справа — стена леса, слева — город. Её обожгло пламя, самолёт горел…
Лётчица всё же посадила машину, выскочила из неё и, срывая с себя клочья обгоревшего комбинезона, побежала к лесу. «Мессер» снизился к самой земле и открыл по бегущей огонь из пушек. Рвались снаряды, завывал истребитель, пролетая над ней, а она, прижав к груди пакет, бежала к спасительному лесу. Расстреляв боекомплект, «Мессер» скрылся. Лётчица доставила важный пакет по назначению.
В эскадрильи связи Егорову всё властнее захватывала мечта перейти на боевой самолёт, на штурмовик. Некоторым мужчинам — пилотам из их эскадрильи это уже удалось, и она запросилась тоже. Ей отказывали, хотя пришло уже 6 запросов с просьбой откомандировать Егорову в женский авиационный полк. Ей не говорили об этих запросах: кому охота отпускать опытного, бесстрашного воздушного почтальона? Наконец Анна добилась своего — её отправили в учебный полк, где готовили штурмовиков. Командир полка попытался ещё раз отговорить упрямую девушку.
— А знаете ли вы, что это за адова работа? — спросил он. И сам же ответил: — Ни одна женщина ещё не воевала на штурмовике. Две пушки, два пулемёта, две батареи реактивных снарядов, бомбы различных назначений — вот вооружение Ил-2. Поверьте моему опыту, не каждому, даже хорошему лётчику подвластна эта боевая машина, не всякий способен, управляя этим «летающим танком», одновременно ориентироваться в боевой обстановке на бреющем полёте, бомбить, стрелять из пушек и пулемётов, выпускать реактивные снаряды по быстро мелькающим целям, вести групповой воздушный бой, принимать и передавать по радио команды. Подумайте ещё раз!
— Думала уже, всё понимаю, — ответила Егорова. — Но я давно уже всё решила…
В 805-м штурмовом авиаполку очень удивились, увидев среди новичков женщину. Замполит прямо сказал: «Штурмовик не подходит женщине». А его вопрос: «Зачем вам подвергать себя смертельной опасности?» — просто рассердил лётчицу. Она стояла на своём. Начались тренировочные полёты, а затем и боевые. Конечно же ей было трудно. Егорова прилетала с боевого задания обессиленная, потрясённая небывалым нервным напряжением. В один из тяжёлых дней вернулась с искусанными в кровь губами. Случались и минуты слабости. Сама она вспоминает об этом так:
«Под прикрытием истребителей мы ежедневно вылетали на Малую землю, «Голубую линию», штурмовали корабли противника в Чёрном море, бомбили аэродромы. Немцы жестоко огрызались. На моих глазах вспыхнул и горящим факелом рухнул в Азовское море самолёт ведущего нашей группы капитана Покровского. В тот день мы недосчитались ещё пяти экипажей. Я вылезла из кабины «Ила» и, не снимая парашюта и шлемофона, побежала в сторону от стоянки самолётов, не в силах больше сдержаться. Упала и разрыдалась. Механики молча свёртывали чехлы невернувшихся машин, а я плакала, вспоминая, как падали в море мои боевые друзья — падали, как смертельно раненые птицы…»
Пользуясь случаем хочется сказать несколько слов о вышеупомянутом капитане Покровском, погибшем в том бою. Как — то в 805-й штурмовой авиаполк — а дело было в начале 1943 года — прибыл новый лётчик. Орденов — от плеча до плеча! Только Красного Знамени три — за Хасан, финскую войну, ещё один в начале Отечественной заслужил. Тит Кириллович Покровский, или просто Кириллыч, как стали звать его пилоты, по возрасту был старше многих в полку. И никто толком не знал, почему капитана перевели вдруг к ним на должность командира звена — это ведь была лишь первая ступень в иерархии лётного опыта и мастерства, если отсчёт вести от рядового бойца. Сам Кириллыч по этому поводу разговоров не вёл, рассказывал лётчикам смешные истории, якобы происходившие с ним, но чаще был замкнут и молчалив.
Позднее в полку узнали, что 22 июня 1941 года командир эскадрильи 136-го скоростного бомбардировочного авиаполка Тит Покровский дважды бросался на своём СБ в строй немецких бомбардировщиков и разгонял их, что только за 3 первых месяца войны он 9 раз был сбит, но мужество не покидало лётчика. Когда его сбили в 9-й раз, самолётов в их полку не стало, да и пилотов — то насчитывалось человек 5 — 6. И тогда отправили его в учебно — тренировочный полк для переучивания на новые машины.
Прибыли они в УТАП, а там новых самолётов и в помине нет. Это было ещё в конце 1941 года. Вот тогда Покровский и разрядился! А собственно, что мог сказать простой солдат, бесстрашный и честный? «О чём они там думают — сколько можно летать на этих гробах!» — вот и вся — то фраза, сказанная с болью в душе за наши боевые неудачи. Ведь те скоростные бомбардировщики, на которых летал Тит Покровский, только именовались скоростными. По такой лётно-тактической характеристике, как максимальная скорость полёта (около 430 км/час), они могли соперничать разве что с нашими же устаревшими истребителями типа И-153 «Чайка»…
Донос, или, выражаясь более туманно и гибко, «информация» быстро дошла до соответствующих органов. Там долго не разбирались. Приговор был прост и предельно ясен: «Расстрелять!» Но судьба и тогда смилостивилась над пилотом — сохранила ему жизнь. Дело в том, что другие лётчики, рискуя быть привлечёнными за «коллективку», дружно выступили в защиту своего командира. Они успели написать письмо прямо в Президиум Верховного Совета СССР и отправили его самолётом.
Покровского не расстреляли. Ему даже вернули боевые награды, партбилет, хотя беспрецедентный пример такой справедливости кое-кому показался излишним, и в назидание остальным командира эскадрильи разжаловали едва ли не до рядовых и отправили в другой полк.
В одном из боевых вылетов штурмовик капитана Т. К. Покровского был подбит огнём береговой зенитной артиллерии. Ил-2 вспыхнул факелом, и волны Азовского моря навсегда схоронили верного сына Отечества…
Накануне прорыва «Голубой линии» немецкой обороны командующий фронтом И. Е. Петров поставил 19-ти лучшим лётчикам полка задачу установить дымовую завесу. Участвовала в этом необычном, рискованном полёте и Егорова. В назначенный час Ил-2 поднялись в воздух. Они летели без бомб, без снарядов. Единственное их снаряжение — баллоны с дымной смесью. Они шли низко над обороной врага и не могли маневрировать, потому что слой завесы должен быть ровным и густым. Противник встретил их 4-слойным огнём дальнобойных зениток. Взрывы снарядов, море огня обрушилось на наши самолёты. Осколки барабанили по броне. А они шли медленно, по прямой, выпуская завесу дыма. И все 19 вернулись на базу.
Егорова А.А.
Когда Егорова приземлилась, механик обнаружил огромную дыру в левом крыле самолёта. Было перебито и управление триммера руля глубины. «Повезло тебе, Аннушка, — сказал механик. — Хорошо, что снаряд не разорвался!»
В тот же день всем 19-ти пилотам командующий 4-й Воздушной армией генерал К.А. Вершинин прикрепил к гимнастёрке орден Красного Знамени…
Потом было ещё много успешных вылетов. Егорова уже водила на ответственные задания группы штурмовиков, наставляла молодых, училась на курсах и стала штурманом полка.
Бои перекинулись уже на территорию Польши. Штурмовики дивизии поддерживали Гвардейцев Генерала Чуйкова на Магнушевском плацдарме за Вислой. 20 августа 1944 года, в День Воздушного Флота СССР, старший лейтенант А. А. Егорова вылетела на очередное задание и на свой аэродром не вернулась. Один из лётчиков группы видел, что её самолёт загорелся и падал к земле. Как тяжело переживали друзья эту горькую потеря! Они так привыкли к спокойной уверенности лётчицы Анны Егоровой, её самоотверженной отваге. И вот Аннушки, души полка, с ними уже нет.
Лётчиков на войне редко хоронили. Многие из них погибали в небе, сгорая вместе с машинами. Однополчане не могли даже положить на могильный холмик полевые цветы. Когда горе поулеглось, заслонилось другими событиями, работники штаба послали похоронную на родину, а в вышестоящий штаб — наградной лист к присвоению штурману полка А. А. Егоровой звания Героя Советского Союза посмертно.
А между тем лётчица не погибла. Она, обожжённая, раненная, уже над самой землёй выпрыгнула из горящей машины и рванула кольцо тлеющего парашюта. Придя в сознание, Анна Александровна с ужасом увидела над собой немецких солдат…
Она держалась мужественно. Немец Л. Дингер в 1961 году в западногерманском журнале «Дёйче фальшимермегер» свидетельствует:
«Под ударами авиации русских мы пережили в тот день очень тягостное состояние. Мне как раз что-то нужно было на перевязочном пункте, и там я был свидетелем такого случая. С передовой на санитарной повозке привезли русского лётчика. Парень выглядел довольно-таки сильно искалеченным в своём обгоревшем и разорванном в лохмотья комбинезоне. Лицо его было покрыто маслом и кровью. Когда в операционной палате сняли шлем и комбинезон, все были ошеломлены: лётчик… оказался девушкой!
Ещё больше поразило всех присутствующих поведение этой смелой русской лётчицы. Она не произнесла ни единого звука, когда во время обработки с неё снимали куски кожи… Как это возможно, чтобы в женщине была воспитана такая нечеловеческая выдержка?!»
И от этой перевязочной палаты начался многострадальный путь пленницы. Пять суток тащился состав по Германии. За полуживой лётчицей ухаживала юная санитарка Юлия Кращенко, тоже попавшая в плен. Девушка раздобыла где-то воды и через соломинку поила находившуюся в тяжёлом забытьи Анну. Мучила летняя жара, ожоги, на которых образовались нагноения. В Кюстринском лагере в сырой карцер её внесли советские военнопленные на носилках. Но и тут рядом оказалась Юля, а однажды ей передали из барака пайку эрзац — хлеба с запиской: «Держись, сестрёнка!»
В Кюстринском концлагере немцы организовали лечебно-экспериментальный пункт. Там пленным прививали различные инфекционные болезни, ампутировали совершенно здоровые конечности. Работа «экспериментаторов» шла вовсю, но время работало против них.
В лагере узнали о полуживой лётчице-штурмовике и решили во что бы то ни стало спасти её. Георгий Фёдорович Синяков, военврач 2-го ранга, и профессор Белградского университета Павле Трпинац добились разрешения лечить Егорову. Нужные лекарства им дали пленные из барака французов, англичан и американцев, которым поступали посылки из международного Красного Креста. Два медика при поддержке других пленных вырвали её из цепких лап смерти. А немецкий коммунист Гельмут Чахер помог сберечь партийный билет героини и два ордена Красного Знамени.
31 января 1945 года наши танкисты из 5-й Ударной армии освободили лагерь. В нём остались только умирающие да часть врачей из числа пленных — те, кто успел скрыться от немцев в потайной яме. Анна в это время сидела в карцере, что и спасло её ещё раз. Своих освободителей она встретила на костылях. В руках у неё была соломенная сумочка с эмблемой советских ВВС и её инициалами АЕ, которую сплели ей в подарок узники лагеря. Позднее она вспоминала о тех днях так:
«Затихли бои под Кюстрином. Подоспели тылы, и всем нам, бывшим узникам лагеря, предложили идти в город Ландсберг на проверку. Я идти не могла. Меня посадили на попутную повозку, и солдат привёз в отделение контрразведки «СМЕРШ» 32-го стрелкового корпуса 5-й Ударной армии.
10 дней проверяли. Затем, неожиданно для меня, предложили остаться работать у них в контрразведке, от чего я наотрез отказалась…»
Так несколько строк вместили хронику событий — возвращение к своим. Писать об этом более подробно Анна Александровна не решилась, да и в те времена наверняка и не пропустили бы в книгу воспоминаний ничего подобного. Но как-то в минуту откровенности эта удивительная своей скромностью и мужеством женщина, припомнив муки плена, призналась:
«Самое трудное было потом — у наших. В плену били, оскорбляли — было за что: мы для немцев враги. А тут?.. Посадили в «СМЕРШ», приставили солдата с автоматом. Котелок с едой принесут — оскорбляют самыми последними словами. Я не вытерпела и в нервном напряжении бросилась к майору Фёдорову: «Что же это такое? Вы советская власть или нет? Если есть за что — расстреливайте!…» На допрос водили по ночам. У меня болели ноги, на второй этаж, в кабинет начальника контрразведки, я добиралась почти ползком…»
«Идёт война. Но ты воюй смело, храбро, ничего не бойся! Останешься живой, потом тебя ждёт казённый дом…» Что и говорить, угадала как — то цыганка судьбу Анны. Тот казённый дом да хлопоты через него — и в войну, и до войны, и после — тысячам наших сограждан выпадали. А порой и без казённого дома, и без особых хлопот всё обходилось — расстрел на месте, да и всё тут…
В послевоенные мирные годы Анна Александровна Тимофеева (Егорова) много сил и времени отдавала людям, воспитанию молодёжи. Её выступления в школах, среди метростроевцев, в лётных частях всегда пользовались огромным успехом. Она написала книги о своём боевом пути — драгоценный подарок в память о погибших на войне боевых товарищах. И ещё одна радость: выросли её два сына. Старший из них, Пётр, — командир эскадрильи. Лётчик А. Белянкин отозвался о нём в «Красной Звезде» так: «Я хорошо знаю командира, военного лётчика 1-го класса Майора П. Тимофеева. Мастер высшего класса, летает в любых условиях, днём и ночью. Любую цель малозаметную отыщет».
Не забыла бывшая узница концлагеря и тех, кто спас её от смерти. Всех она нашла. Юлия Кращенко работала после войны в одном из колхозов Ворошиловградской области. Доктор Г.Ф. Синяков жил в Челябинске, преподавал в мединституте и заведовал хирургическим отделением больницы тракторного завода. Побывала Анна Александровна и в Югославии, встретилась с профессором Павле Трпинац и его семьёй. А Гельмут Чахер, работавший в ГДР секретарём райкома партии, рано умер…
Оставьте свой отзыв